На самом деле мы боимся не смерти. Мы боимся, что никто не заметит нашего отсутствия, что мы исчезнем, не оставив следа.© Bones.
Я боялась потерять свою самую любимую на свете кошку едва ли не больше всего на свете.
Ей было 14, "это очень солидный по кошачьим меркам возраст, Юля", fuck you, в истории были коты, жившие по 21 год, значит, и она должна прожить столько же, и не меньше! Я так думала.
Маме будет очень тяжело, и мне будет очень тяжело, если я захочу уехать, и она затоскует без меня и умрёт. Она всегда тоскует. Я так думала.
Мастопатия это не приговор, и если врач сказал, что множество кошек живут с этой болезнью достаточно долго, а операция, наоборот, может навредить, значит, и моя кошка проживёт. Я так думала.
я отмахивалась, когда мама говорила, что соседка похоронила уличную кошку в пакете, а теперь беспокоится, что ей там плохо -- "мам, ей там уже никак". Теперь я месяц думаю о том, разлагается ли простыня и что больных с раковыми метастазами вообще-то не хоронят в земле, особенно под яблоней у рандомного соседа из частного сектора напротив. Пизда его яблоне.
Кошка никак не давала нам знать, что ей плохо, кроме как стала больше ластиться и буквально запрыгивать на колени и столы перед нами. А потом мы вдруг выяснили, что это было, когда врач сказал, что "у неё нет больше почек" и что прогноз от месяца до недели. Последний сбылся.
Мне было очень горько, я плакала и гладила и её в ночи, не веря, что всё так заканчивается. Кошка очень, очень тихо мурчала и молчала. И пряталась. Не дёргалась при капельницах и уколах, не сражалась, когда её куда-либо относили -- а была самой боевой дамой на земле. Ей было уже всё равно.
Я обнаружила её с высунутым языком, ещё неделю это выражение стояло у меня перед глазами. Тогда ей было всё равно окончательно.
Мне горько и теперь, я вглядываюсь в подозрительные предметы в ночи и удивляюсь шелесту газет в той комнате, где газет нет и быть не может. Вместе с тем, к своему сначала ужасу, а потом смирению, я почувствовала облегчение. Я боялась этой ситуации до одури, именно я встретилась с ней лицом к лицу, она произошла -- и всё прошло. Ничего не далось легко, ничего не прошло без следов. Но всё прошло.
Вернулась из Ростова, не помня, что было в Ростове и было ли мне хорошо. Смотрю на захламлённую и очень, очень, очень, слишком привычную квартиру и обстановку. Болото, опять болото.
С ужасом осознаю, что надо что-то менять.
Ей было 14, "это очень солидный по кошачьим меркам возраст, Юля", fuck you, в истории были коты, жившие по 21 год, значит, и она должна прожить столько же, и не меньше! Я так думала.
Маме будет очень тяжело, и мне будет очень тяжело, если я захочу уехать, и она затоскует без меня и умрёт. Она всегда тоскует. Я так думала.
Мастопатия это не приговор, и если врач сказал, что множество кошек живут с этой болезнью достаточно долго, а операция, наоборот, может навредить, значит, и моя кошка проживёт. Я так думала.
я отмахивалась, когда мама говорила, что соседка похоронила уличную кошку в пакете, а теперь беспокоится, что ей там плохо -- "мам, ей там уже никак". Теперь я месяц думаю о том, разлагается ли простыня и что больных с раковыми метастазами вообще-то не хоронят в земле, особенно под яблоней у рандомного соседа из частного сектора напротив. Пизда его яблоне.
Кошка никак не давала нам знать, что ей плохо, кроме как стала больше ластиться и буквально запрыгивать на колени и столы перед нами. А потом мы вдруг выяснили, что это было, когда врач сказал, что "у неё нет больше почек" и что прогноз от месяца до недели. Последний сбылся.
Мне было очень горько, я плакала и гладила и её в ночи, не веря, что всё так заканчивается. Кошка очень, очень тихо мурчала и молчала. И пряталась. Не дёргалась при капельницах и уколах, не сражалась, когда её куда-либо относили -- а была самой боевой дамой на земле. Ей было уже всё равно.
Я обнаружила её с высунутым языком, ещё неделю это выражение стояло у меня перед глазами. Тогда ей было всё равно окончательно.
Мне горько и теперь, я вглядываюсь в подозрительные предметы в ночи и удивляюсь шелесту газет в той комнате, где газет нет и быть не может. Вместе с тем, к своему сначала ужасу, а потом смирению, я почувствовала облегчение. Я боялась этой ситуации до одури, именно я встретилась с ней лицом к лицу, она произошла -- и всё прошло. Ничего не далось легко, ничего не прошло без следов. Но всё прошло.
Вернулась из Ростова, не помня, что было в Ростове и было ли мне хорошо. Смотрю на захламлённую и очень, очень, очень, слишком привычную квартиру и обстановку. Болото, опять болото.
С ужасом осознаю, что надо что-то менять.