[sanura-sama13]

А вот так я сегодня сходила на Хранителей, судя по своим ощущениям.
Варнинг, как всегда, обычный: ангст, драма. А сегодня я ещё и матчасть на корню зарубила. Не люблю так делать.
Велл, после этого фикла и не буду делать, надеюсь %)

Игры - плохо, Джейми.

Бабушка всегда наставляла Джейми: будь серьезнее. Будь рассудительнее. Будь осторожнее. Игры никогда не доведут тебя до добра, Джейми. Они часто заканчиваются плохо, когда увлекаешься.
Джейми сосредоточенно кивал, стараясь осмыслить: серьезнее. Осторожнее. Рассудительнее. Игры - пло-
Но тут в него со свистом врезался снежок, напрочь выбивая из головы все эти дурные мысли.
О чём можно думать, как не о играх, когда тебе всего шесть лет?
И Джейми с радостью бежал за своими товарищами - лепить ли снеговика, играть ли в снежки, кататься ль на санках...
Игры - плохо. Он и сам иногда так думал, иногда, изредка, мимолетом. Вот тогда, когда с мужественно сдерживаемым всхлипом волочился к бабушке и её чудодейственной аптечке, обрабатывать коленки, сплошь усеянные синяками и ссадинами.
Бабушка сжимала губы в нитку и очень-очень серьезно взмахивала руками. Не карикатурно, не иронически, мол, поглядите-ка, экая напасть. Она взмахивала руками: опять умудрился во что-то врезаться, маленький сорванец.
Она взмахивала руками, как дирижер, и принималась за привычное дело, выслушивая привычные ойканья.
- Я же тебе говорила, - негромко произносила она, вновь проводя зеленым кусочком ваты по коже, перекрашивая царапины, - осторожнее, Джейми. Аккуратнее, Джейми. Ты вообще меня когда-нибудь слушаешь?
- Ну ба-а, - ныл страдалец, одновременно умудряясь продолжать ойканье, - как будто бы ты не была маленькой!
И тогда она невесело усмехалась:
- Была. В том-то и дело.
Джейми слышал эту историю тысячи тысяч раз: когда бабушка была маленькой ( и он, к слову никогда не мог представить её такой; ему всегда казалось, что бабушка такой родилась и всегда была: в морщинах, сгорбленной, старой...), гм, когда она была маленькой, то пошла кататься на реку со своим старшим братом. Он был тот ещё озорник, то и дело придумывал всяческие проказы...
А когда лед начал рушиться под их ногами - его проказы спасли бабушке жизнь.
Но вот его самого не спасли.
Джейми слышал, Джейми знает эту историю; знает так, что иногда начинает казаться: он видел все это, он присутствовал там и наблюдал, как подросток, заходясь паникой, продолжает цепляться за шанс выжить и дать выжить своей сестре. Как он ласково говорит ей, улыбаясь: развлечемся?
Как он проваливается в реку и безмолвно кричит, захлебываясь ледяной водой. Как кричит, а затем как впускает в себя эту воду, как впускает в себя этот холод, и сам, сам становится этим холодом!...
Как захлебывается в этот момент бабушка. Она на суше, она в безопасности. Но ей почти столько же, сколько Джейми сейчас.
И она захлебывается - криком.
Джейми знал, что даже спустя долгие годы, бабушка хмурится, когда вспоминает об этом. Конечно, на самом деле эта история делает с нею больше, чем сдвинутые брови, но больше это ни в чем не выражается, а понимать-то Джейми понимал мало что. Но он видел.
А ещё он знал окончание этой истории. Ведь брат бабушки впустил в себя холод, и холод этот сохранил ему жизнь.
Джейми знал, потому что очень часто этот самый брат навещал его по ночам и беседовал с ним, улыбаясь. Теперь он называл себя Ледяным Джеком.
Правда, он не хотел, чтобы об этом знала бабушка. И поэтому Джейми молчал, и нотации слушал тоже молча.
Джейми было шесть, и он пока не хотел взрослеть. Ведь тогда, возможно, он разучился бы верить. В тех, кому эта вера очень-очень-очень нужна.
Но он всегда хотел научиться понимать.